Банальные грабители, залезавшие в дома, назывались тогда «забирохи». Грабеж или погромку – отсюда и позже появившееся специфическое понятие «погром» – всегда тщательно готовили. Чтоб наверняка компенсировать риск ценностью добычи, преступники скрупулезно собирали сведения о намеченной жертве. Если того требовали обстоятельства, грабители на время селились поблизости от возможной жертвы и изучали распорядок дня в интересующем их доме. Туда же при первой возможности подсылали сообщника в качестве лакея, дворника, кучера или горничной. Они должны были выведать, где хранятся самые ценные вещи, как рано в доме ложатся спать, нет ли у кого бессонницы. Часто нужные сведения грабители получали от словоохотливой прислуги при ловких расспросах соседей, лавочников и булочников.
Только удостоверившись, что их ждет богатая добыча, забирохи отправлялись на дело. В их инструментарий входили следующие предметы: лом (фомка), кольцо (сережка), веревка (нитка), бурав (отмычка). И, конечно, гирька, она же «грушка». У всех свои лошади или сообщники-извозчики. Пешком на кражи не пускались. У каждого есть свои барышники и лавочники, чтоб сбывать краденое. А также портные, ювелиры и часовщики – перешить, переделать и опять же продать.
Кражи в домах совершали кроме громил-забирох также форточники, оконники и домушники. В отличие от забирох, они действовали без предварительной подготовки, наудачу. В рядах форточников чаще всего трудились ловкие, проворные и неглупые мальчики из нищих или беднейших семей, а также избалованные родителями распутные и отчаянные дети. Обученные взрослыми преступниками, малолетние проникали в квартиры через форточку и передавали поджидавшему на улице сообщнику или «вожатому» все найденные ценные вещи. Такие кражи совершались только летом, так как действовал форточник в одной рубашке, чтоб протиснуться в самое узкое отверстие, и босиком – для бесшумного передвижения по комнатам.
Непременным качеством юных воришек было умение выкручиваться из сложных ситуаций. В «Московских тайнах» М. Максимова приводится такой случай:
«Как-то раз, забравшись на второй этаж, форточник попал в спальню холостого барина. Он повыкидывал на улицу лежавшее там платье, портмоне и ризы икон. И тут увидел над кроватью спящего висящие на стене карманные золотые часы. Чтоб их достать, нужно было либо подставить стул, либо перелезть через самого барина. Форточник решился на последнее. В то самое время, когда он потянулся к часам, барин повернулся во сне на другой бок. Мальчишка вообразил, что он хочет схватить его за ноги, потерял равновесие и всем телом упал на господина. Тот спросонья страшно испугался, спрятал голову под одеяло и начал изо всей мочи кричать: «Батюшки, воры! Режут, душат, спасите! Люди, люди!..»
Мальчишка бросился было к окну, чтобы спуститься по веревке, но второпях выпустил ее из рук. Тогда он забрался под кровать барина и спрятался за корзиной с какими-то бумагами. Вбежавшие на крик люди едва смогли привести своего барина в чувство и успокоить. Потом осмотрели все в комнате, но ничего не нашли. Решили, что воры ушли в открытое окно, потому что дворник нашел во дворе веревку с крючком.
Наутро барин ушел из дома, слуга стал убирать в комнате. А мальчишка в это время крестился, думая только об освобождении. Он решил оставаться под кроватью до тех пор, пока представится возможность убежать. Убрав комнату, слуга отворил окно и, увидав на улице какого-то сапожника Семена, разговорился с ним о починке сапог для барина. Потом напросился с Семеном в трактир и ушел. Мальчишка-форточник, не теряя времени, вылез из-под кровати, взял под мышку чьи-то сапоги и вышел с ними через парадную дверь никем не замеченный. Вы спросите, зачем он взял сапоги? А вот зачем. Если бы кто-то остановил его у двери, он сказал бы, что сапоги ему дал камердинер и велел отнести сапожнику Семену, у которого он живет в учениках».
В отличие от форточников, домушники попадали в квартиры через двери. Эти преступники действовали среди бела дня и целыми группами. Одни отвлекали прислугу, другие, пользуясь моментом, тащили все, что успевали схватить: верхнюю одежду, предметы интерьера, ценные мелочи. К искателям того, что плохо лежит, относились и подпольники – воры, уносившие добычу под полой одежды. Они орудовали чаще всего в торговых заведениях. Воров-карманников, работавших на больших распродажах, называли «жулики» или «ерши». У всех были свои особые знаки или слова. Например, притыривай – сжимай, помогай; стрема – смотрят, наблюдают; трекнулся – сорвался, спохватился.
Понятно, что в те времена было развито конокрадство. Конокрады назывались «скамеечники», потому что на жаргоне лошадь – скамейка. Сложность раскрытия таких преступлений объяснялась тем, что конокрад действовал всегда в одиночку и тут же сбывал краденое: хорошего коня отводил барышнику, плохонького – живодеру, на колбасу.
На самой низшей ступени воров стояли так называемые поездушники. Их специальностью было похищение чемоданов из экипажей или тюков с товаром с возов. Пользуясь ночной темнотой, поездушники вскакивали на запятки колясок и подрезали ремни или веревки, которыми были закреплены дорожные сундуки. После этого им оставалось лишь бежать за экипажем, дожидаясь, когда от тряски вещи сами выпадут на дорогу.
По статистике, большую часть преступного мира составляло так называемое простонародье. В Москве в 1857 году с полицией имели дело 429 мещан и «цеховых» (фабричных рабочих), 492 бывших помещичьих крестьянина, 286 государственных крестьян и 178 воинских чинов. В то же время в управе благочиния пришлось держать ответ 53 дворянам и 91 выходцу из купеческого сословия.
Гастролеры – элита преступного мира того времени, специалисты по взламыванию несгораемых шкафов, будущие «медвежатники». Работали сдельно, приезжали на гастроли по особому ангажементу. Получали плату с заказчика взлома со штуки (шкафа), плату фиксированную без всякой зависимости от выручки заказчика. Такой гастролер приезжал обычно в день, назначенный для взлома, его должны доставить на работу, закончив которую, он уезжает с первым поездом. Все подготовительные действия и последующая реализация похищенного его не касаются. Многие из них одевались по последней моде, останавливались в первоклассных гостиницах и весь свой инструментарий возили в дорогих, английской кожи баулах.
Авторы исторического исследования утверждают: полтора века назад полиция тоже не церемонилась с подследственным контингентом. Причем если в наш век выбивание показаний чаще сопряжено с интересами статистики по раскрываемости, то тогда полиции мало было поймать вора – надо было вернуть похищенное, ибо частная собственность свята. Во времена крепостничества, когда телесные наказания сопровождали простолюдинов практически всю жизнь, разбойники не сильно серчали на полицаев за побои – доля такая.
Впрочем, профессионалы в полиции, а не только держиморды, были и тогда. Они полагались не на кулак, а на тактику расследования и системный подход. Министерство внутренних дел, накопив опыт, разработало «Инструкцию чинам сыскной полиции», в которой упор сделало на сбор информации. Сыщики того времени и городовые, некоторый прообраз нынешних участковых инспекторов, должны были постоянно владеть информацией о нижеследующем. Знать о притонах преступников, о ночлежных домах и чайных лавках, постоялых и заезжих дворах, местах сбыта краденого (толкучие рынки), о содержателях воровских квартир и приемщиках краденого, о сводниках. Криминогенными местами тогда считались публичные дома, вокзалы и, как ни странно, театры. Кроме того, трактиры, гостиницы, меблированные комнаты, тайные квартиры свиданий и т. д. Полицейские должны были знать, где расположены стоянки временных рабочих, где находятся конторы для найма работников, вести учет прислуги, запятнавшей себя воровством или замеченной в том, что поддерживают контакты с криминальным миром. Полиции вменено в обязанность знать о проживающих в городе лицах, состоящих под особым надзором, а также о высланных или подвергнутых взысканию в административном порядке, о лишенных права занятия каких-либо должностей, о неблагонадежных полотерах, водопроводчиках, сторожах и дворниках, о профессиональных нищих. Короче говоря, обо всех, кто потенциально способен пойти на преступление.
Задача непростая, а посему полицейские, традиционно получающие не очень высокое жалованье, к перечню обязанностей относились по-разному. Здесь больших отличий между прежними временами и нынешними не усматривается.
Очевидно, что криминальный мир девятнадцатого столетия был не менее пестрым и разнообразным, чем теперь. А возможно, и более экзотическим. Но русская литература, в отличие от европейской, так практически и не отразила драматическое существование социального дна. Вероятно, потому, что дворянская литература писала для дворян, а их, как правило, простые переживания и драмы простолюдинов не интересовали. А вот в Европе запечатлели «гаврошей» признанные классики – Виктор Гюго, Оноре де Бальзак, Чарльз Диккенс. А жаль. Ваньки Каины не менее интересны, чем Жан Вальжан из «Отверженных» Гюго.
Иван Орлов
vb.by